Бывала в нашем доме и знаменитая пианистка Мария Вениаминовна Юдина, с которой бабушка дружила. Юдина называла мою бабушку истинным ангелом доброты и драгоценнейшей Любавой! Биография М.В.Юдиной поразительна! К девяти годам у нее появляются музыкальные способности и она начинает заниматься с Ф. Тейтельбаум-Левинсон, ученицей самого Антона Рубинштейна, а в 13 лет!!! ее принимают в Петербургскую консерваторию. (...)
Еще девочкой она поражала всех своей эрудицией в области гуманитарных наук. В 19 лет она блестяще говорила на французском и немецком языках. Знала латынь. Кстати, именно знание этих трех языков и безграничная любовь к классической музыке в последствие очень сблизило мою бабушку с Марьей Вениаминовной. В Консерватории Юдина параллельно училась в классе органа и дирижирования. Но особой ее страстью была философия, которую она упорно изучала. Философия впоследствии окажет очень сильное влияние на ее исполнительскую трактовку. Она была очень религиозна и не смотря на то, что была еврейкой, крестилась и приняла православие. Многие свои концерты она начинала с чтения лекций по истории религии или молитвой, а случалось и стихи читала. Мне дважды довелось побывать с бабушкой в Ленинграде на концертах Марьи Вениаминовны. Играла она действительно потрясающе!
Еще девочкой она поражала всех своей эрудицией в области гуманитарных наук. В 19 лет она блестяще говорила на французском и немецком языках. Знала латынь. Кстати, именно знание этих трех языков и безграничная любовь к классической музыке в последствие очень сблизило мою бабушку с Марьей Вениаминовной. В Консерватории Юдина параллельно училась в классе органа и дирижирования. Но особой ее страстью была философия, которую она упорно изучала. Философия впоследствии окажет очень сильное влияние на ее исполнительскую трактовку. Она была очень религиозна и не смотря на то, что была еврейкой, крестилась и приняла православие. Многие свои концерты она начинала с чтения лекций по истории религии или молитвой, а случалось и стихи читала. Мне дважды довелось побывать с бабушкой в Ленинграде на концертах Марьи Вениаминовны. Играла она действительно потрясающе!
Как-то «вождь народов» ночью услышал по радио как кто-то играл концерт Моцарта. У него на глазах появились слезы от виртуозной и проникновенной игры пианиста. Он попросил узнать кто это играет и тут же потребовал сделать оттиск, чтобы иметь пластинку. С той ночи она стала его любимой пианисткой, хотя сама Юдина советскую власть не жаловала. Говорили, что когда она получила Сталинскую премию, то сразу же пожертвовала ее какой-то церкви и просила, чтобы в ней молились на покрытие всех сталинских грехов.
Однажды во время одного из визитов к бабушке Марья Вениаминовна обратила внимание, что я смотрю на ее неправильно сросшийся палец. Для пианиста это конечно же являлось трагедией, и тогда она рассказала, как после концерта ее кто-то спросил, как она играет такой рукой? На что Юдина остроумно ответила: «Вы что и впрямь думаете что играют руками? Играют вот чем!» - и она постучала себя по лбу.
Творить добро было ее потребностью. В любое время суток, в любую погоду, в любом состоянии она мчалась к людям на помощь. Помню, как однажды она пришла к бабушке в гости зимой в, довольно легком, плащике и в каких-то стоптанных больших туфлях. После ее ухода я поинтересовался у бабушки. почему она так странно одета, ведь она знаменитая пианистка? Ответ меня очень удивил: «Понимаешь, Петруша, у Марьи Вениаминовны бесчисленное количество людей, которым она помогает, а о себе она почти всегда забывает». Великолепная пианистка, очень независимая и своеобразная женщина, она не признавала роскошь, могла выйти на сцену в поношенном черном платье и кедах( болели ноги). Говорила что думала, за это часто попадала в опалу. Свою личную жизнь не выставляла напоказ. Но у бабушки сохранились несколько ее любовных писем к архитектору N. как образец высоких отношений между мужчиной и женщиной.И никто нам уже сейчас не раскажет,почему они не были отправлены адресату,но не пропали,пережили немыслимые катаклизмы.
Письма М.В.Юдиной.
- « Любил только звон колокольный и закат
Отчего так больно, так больно? Я не виноват.»
Нет, виновата, виновата. В этом все дело. Вы можете говорить мне, что не надо казниться- некуда и незачем мне уйти от этой казни- за свою громадную вину не только перед собой, перед судьбой, потому что нельзя объяснить случайностью ни самый факт встречи с Вами, ни былой Ваш тон.....
Умолкаю, чтобы не сердить Вас и не навязывать себя. И так уж много на себя беру. Мои звонки, мои письма, как ни редко все это, едва оправдываются моей собственной совестью . Все равно- так ли жить или эдак- по настоящему живешь только своей мечтой.
-Он имел одно видение
Непостижимое уму
И глубоко впечатление
В душу врезалось ему.
Ведь пожалуй, разделение всех людей на мечтателей и не- мечтателей- самое основное разделение. И Вы мечтатель. Не можете сказать нет, это так. Только сочетается это у Вас с ясностью и трезвостью духа, что и дает такую неповторимость Вам, такую притягательную силу, такую правильность.
Про себя же я действительно могу сказать: « Думой века измерил, а жизнь прожить не сумел».
5-го мая. « Чуть могу любоваться тобой
5-го мая. « Чуть могу любоваться тобой
И сказать тебе слова не смею,
Но расстаться с тобой
Не могу, не хочу, не умею.»
Уходя, Вы сказали, что я могу написать, ну, вот я и пользуюсь этим « разрешением». В Тифлис пока не уехала- так плохо все выходило, стыдно было ехать, в четвертый раз отложила , поеду ли – не знаю, м. б. уже поздно, ну и Бог с ними, с концертами, с судами. Что же могло бы меня еще задеть на свете сейчас? Я, когда Вы были, сказала какую- то глупость о беде – « разве эти внешние дела- беды?». Просто в таком израненном состоянии особенно не хочется грубых житейских прикосновений, но с другой стороны, к ним делаешься нечувствительной. Вот и приходит желанная « легкость».
Уходя, Вы сказали, что я могу написать, ну, вот я и пользуюсь этим « разрешением». В Тифлис пока не уехала- так плохо все выходило, стыдно было ехать, в четвертый раз отложила , поеду ли – не знаю, м. б. уже поздно, ну и Бог с ними, с концертами, с судами. Что же могло бы меня еще задеть на свете сейчас? Я, когда Вы были, сказала какую- то глупость о беде – « разве эти внешние дела- беды?». Просто в таком израненном состоянии особенно не хочется грубых житейских прикосновений, но с другой стороны, к ним делаешься нечувствительной. Вот и приходит желанная « легкость».
Какой чудный тихий день сегодня. По немецки есть слово « lan», что означает и мягкость, и нежность. И тишину. У Брамса есть песня о том, что в такие задумчивые весенние дни возвращается былая задушевность-« ласточка прилетает из дальних краев и приносит ее с собой». Раздаются ли Брамсовские песни в Вашем доме, благоухает ли и этот « мед в сотах» -( как сказано у Мандельштама : немец, которому мир коричневый, зеленый).Но может быть что лучше Глинки?Вот, право, русский ампир. Наверху соседская девочка учит « Жаворонка», и меня прямо крючит от боли. « Кто то вспомнит про меня и вздохнет украдкой». О, если бы это было так, хоть иногда, хоть изредка, хоть кратко... что я могу?
...И еще - пуще «геены огненной» боюсь я , что Вы совсем меня забудете, еще больше, чем забыли сейчас. Мне хотелось бы без слов напоминать о себе ( в своем праве на слова я готова усомниться) –музыкой. Играть Вам самое нежное( напрасно Вы изволите сомневаться, что я это могу) и самое величественное, высокое. Что бы и вдали от меня Вы знали, что я не так уж сплошь плоха. Про нас же могу, перефразируя слегка известные слова, сказать: « Он, несколько занес мне песен райских, чтоб , возбудив бескрылое желанье, после улететь»
«О небесах, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле
Когда твое лицо, в своей простой оправе
Передо мной сияло на столе»
Когда приходит ночь- тогда я могу вычеркнуть еще одну палочку на « календаре» и на сутки ближе – если не к следующей встрече( все в Ваших руках), то к смерти; тогда, глядя на Вашу карточку, я могу сесть писать еще одно заведомо не отправленное письмо и вложить в него долю нескончаемого душевного материала в отношении Вас. Вы надеетесь, что никогда мы не будем читать, потому что никогда не выговоримся- так мы –таки пока не выговорились!!!! И не выговоримся. Никогда. Пусть Вы имеете « партнера» ( выражение, совершенно, кстати сказать, непонятное мне о своей собственной жене) и забыли меня. Пусть будет регламент- раз в год- нам всегда будет что сказать друг другу из самого главного, из самого необходимого.
Когда приходит ночь- тогда я могу вычеркнуть еще одну палочку на « календаре» и на сутки ближе – если не к следующей встрече( все в Ваших руках), то к смерти; тогда, глядя на Вашу карточку, я могу сесть писать еще одно заведомо не отправленное письмо и вложить в него долю нескончаемого душевного материала в отношении Вас. Вы надеетесь, что никогда мы не будем читать, потому что никогда не выговоримся- так мы –таки пока не выговорились!!!! И не выговоримся. Никогда. Пусть Вы имеете « партнера» ( выражение, совершенно, кстати сказать, непонятное мне о своей собственной жене) и забыли меня. Пусть будет регламент- раз в год- нам всегда будет что сказать друг другу из самого главного, из самого необходимого.
Легкая яхта... Мне хочется протанцевать какой-то дикий индийский или полинезийский танец при мысли о том, что Вы полуобещали мне появиться у меня на Набережной в Ленинграде. Когда- бы это не случилось- это должно быть все равно. Громадные зеркальные окна, когда стоишь посреди комнаты- набережной не видно, точно на корабле, и только сияет шпиль крепости напротив, море книг и всякой занимательной муры, и свежесть, всегда несущаяся с реки и там Вы должны меня услыхать- много- много- много. На несколько часов, пусть опутанная колючей проволокой, пусть с запертыми каютами, пусть с дозорными фонарями- но бросит яхта свой якорь у жилища « Летучего Голландца». Неужели яхта так боязлива? Ей ли бояться бурь, шквалов, непогоды? Ей надоели плавания? Ну так прочный якорь уже брошен где-то! Якорь устойчивости, отдыха и покоя- да? Но яхте положено по чину хоть небольшие рейсы совершать- размяться, на паруса свои поглядеть самой. И придется уж, придется зайти в Северную Гавань, ничего не поделаешь... Черт возьми- ведь угораздило же меня поселиться у Зимней Канавки – вот Вам и « genvus loa»!
7 мая.
Если можете, не забывайте меня совсем. Я только 10-го уезжаю, все это время была здесь. Писала большие письма, в которые вложила все, что могла лучшего, задушевного, но, конечно, не позволила себе отправить. Это отправляю только потому, что как-то страшно уезжать. Если я напомню о себе по приезде- надеюсь, Вы не скажете мне: « Кто Вы такая, я Вас не знаю». Ликование о факте Вашего существования на земле вообще сменяется во мне беспросветным отчаянием о Вашем уходе- эти волны все время, а дни такие громадные, длинные, их так много. Но я терплю и буду терпеть. Во-первых, я заслужила этот казус, во-вторых, я еще иногда Вас вижу. С каждым днем растут и признание, и оценка, и понимание неповторимости соединения в Вас противоположных качеств , и благодарность судьбе за то, что я Вас узнала. И за то, что Вы меня « выучили» -о, многому, Вы и не знаете, чему именно. Мне кажется иногда, что я никогда « не состарюсь» душевно, потому что моя приверженность к Вам – страшно близкому и невозможно далекому- дает мне какую- то « крылатую легкость».Кто-то, кто узнал о моей судьбе теперешней,с чрезвычайным удивлением заметил мне о моем « ликовании». Конечно, я « ликую»- потому что я праздную победу над фактами. И потому что я твердо знаю – что что-бы будущее не сулило и не посылало мне другого, других людей, « выигрыши», « утешения»- ни на что я ни на кого не променяю я ни своего собственного праздника о Вас, ни даже теперешнего своего- с житейской точки зрения- « жалкого» положения. Кстати о нем- Вы меня глубоко тронули своим негодованием на болтовню товарищей. Но пусть их. Меня это не задевает. Если-же задевает- я это заслужила, я все самое плохое заслужила- я говорила Вам об этом, Вы знаете. Когда же , что бывает изредка неизбежно- ( например, мое полное исчезновение в отношении близких людей, которым я нужна). Мне приходиться упомянуть без имени и конкретности, конечно о происшедшем- верьте, что нет тех лучших качеств, которыми я Вас не наделяю- с полной искренностью. « Вы золотите его, как Солнце» - сказали мне однажды. Да, это так. И меняться здесь нечему. Надеюсь, до свидания, дорогой архитектор.( Боже, как надо молчать- так и грозят вырваться наружу все иные слова, и Тигры, и яхты и все прочее) Вас ждут письма- новеллы, не лишенные быть может некоторого интереса и музыка, Вас ждет музыка. Среди другого- 4-я соната « нашего» Прокофьева- там есть Andante-м.б.кроме 2-го концерта, лучшее, что он написал. В Москве я не предполагаю играть пока вообще – но Вам? Если бы я писала музыку, или стихи- я могла бы их Вам послать- но, увы, мне так мало дано- позвольте хоть это «вручить». Простите за напоминание.
Ваш « Рак- отшельник».
- Почему Вы поступаете со мной более жестоко, чем с Вами поступала Вивиана? Она же и видалась с Вами и – вот- пишет Вам по сей день, а Вы меня совсем отрезали. Где же Ваша всем известная легкость? Вы были таким замечательным другом, неужели все, все, все « утекло». Поймите это скорей как вопрос, а не как просьбу- конечно, я не хочу, чтобы Вы через силу со мной виделись. Почему-то сама не знаю, почему боюсь писать на дом, пишу на Мастерскую. Простите.
Я учусь улыбаться вопреки всему. Я – и издали- хочу всему Вашему научиться.
Не осуждайте меня за вчерашний звонок- я совершенно не думала Вас просить придти- я только хотела Вам сказать 2- 3 слова и услышать Ваш голос.Когда вечером Вы сразу предложили придти, я растерялась и у меня не хватило мужества отказаться от этого предложения; я не поняла, как – одновременно- Вы можете и не можете говорить. И если бы я не боялась вызвать Ваше раздражение еще одним звонком- я бы позвонила Вам, чтобы Вы не приходили. Я так страшно боюсь, что Вы пришли враждебно или насмешливо, что вчера вечером Вы вместе надо мной смеялись и вместе решили « бросить» мне как милость это Ваше посещение, или что Вы пришли сказать , что Вы последний раз меня видите, чтобы я « унялась». Ведь каждый такой день дается мне с таким неимоверным трудом. Этого нельзя описать- и не к чему- но, написав много невеселого- я никогда не думала, что вообще человеку на земле может быть так непереносимо плохо. Вы говорите- время. Но в том-то и дело,что все несчастья разделяются на два типа-одни действительно стираются временем, другие только усугубляются его ходом, врастают вглубь. Лишают человека всякого ощущения жизни- так ослепшие ( а не слепые с рождения) уже не видят Солнца и красоты мира. Потому что-
« А тому, кто мог с тобою быть
На земле уж нечего любить»
Не только - некого - но и нечего. На земле. Моя жизнь сейчас- прощание со всем ( внутренне, конечно), что в ней есть и что я когда то любила- и музыку, и лес, и хороших людей, и архитектуру и кошек- все- мне очевидно, не дано места в ней-значит- нечего и желать.
Не только - некого - но и нечего. На земле. Моя жизнь сейчас- прощание со всем ( внутренне, конечно), что в ней есть и что я когда то любила- и музыку, и лес, и хороших людей, и архитектуру и кошек- все- мне очевидно, не дано места в ней-значит- нечего и желать.
Я так сильно желаю Вам добра. Для меня такая простая очевидность , что я недостаточна Вас; такая же очевидность, что тот счастливый человек, который сейчас с Вами- объективно во сто раз лучше меня; но такая же объективность, что потеряла я Вас только по своей вине- и тут уже все становится непонятным. Почему пелена с моих глаз спала на каких- нибудь две недели позже, чем это могло бы меня спасти? Или Бог хотел Вас спасти, уберечь от меня? Так зачем же было нас сталкивать? Для того, чтобы мне так невыносимо терзаться сознанием « Потерянного Рая»-т.е. краткого сияния Вашего присутствия? Но почему же Вам было со мной хорошо и было- бы, стало- бы еще лучше, когда я бы переделалась под Вашим влиянием?
Простите. Остановиться трудно, но надо. Еще я боялась Вашего прихода , потому что такое громадное для меня событие хочется оберечь от всего и от всех. Моя проходная комната стала для меня еще тяжелей; брат ушел с работы и пьет, целыми днями дома; я надеюсь устроить наконец другое жилище и потому ничего не усовершенствую здесь ( осенью и зимой я ничего не украшала здесь, потому что очень скоро стала мечтать о том, что Ваш дом станет и моим и уже « доживала» здесь только...), а когда-то я так любила домовитость и хорошо у меня было в Питере. Кроме того глаза стали-как Вы видите- распухать от слез и мне неловко за свой вид. Но если Вы пришли без досады и насмешки, то примите меня и мое жилище как я есть, простите мне все и то, что я не отвыкла и никогда не отвыкну от Вас. Верьте мне, что я Вам только благодарна за все и ни тени обиды нет у меня ни на вас,ни на другого человека, помните, как сказал Гамлет- про 40 тысяч братьев...
- Если Вы и хотели окончательно отказаться от меня, Вам это уже не может удасться. При мысли о Вас я делаюсь лучше. А так как я, как всякий человек, хочу делаться лучше, то я неминуемо все время о Вас думаю. Или- потому что я не могу о Вас не думать- мне ничего не остается другого, как делаться лучше. Помимо Вашей воли, или вопреки ей ( ибо Вы от меня отвернулись), Вы все равно оказываете на меня сильнейшее влияние. Не словами, потому что я их теперь от Вас не слышу, не поступками, потому что я их не знаю, но всем своим существом, оставшимся не только в моей памяти, но и во всей моей внутренней жизни. Я все свои поступки и слова мысленно соотношу с Вами, думая, как бы Вы к ним отнеслись, если бы не расстались со мной. Я знаю, что я права в своей оценке и в своей обреченности, я ни у кого ничего не отнимаю. А Ваш образ делается все дороже, все неотемлемее от меня, все значительней. Вы словно какая-то « путеводная звезда» для меня. Можно ли отказаться от этой звезды и нужно ли- и кого это может задеть? Я действительно могу сказать словами Пушкина: « Как дай Вам Бог любимым быть другой» или Шекспира про « 40 тысяч братьев»- помните?
Я вооружилась и вооружаюсь каким- то громадным терпением на жизнь, на ожидание встречи. Я словно в броне от всего мира, т. е. от всей суеты житейской. Я бесконечно благодарна судьбе за то, что Вас узнала. Я не могу не верить в то, что когда- нибудь все это нужно будет и Вам. Может быть это будет за час до моей смерти, может быть Вы будете жалеть , что не захотели прислушаться и присмотреться ко мне, я не знаю, но я не могу не верить в то, что это так или иначе будет, что именно, я не знаю.
Вы, мучительная заря...
(грамматика и орфография автора сохранены)
(грамматика и орфография автора сохранены)
Продолжение следует...
Комментариев нет:
Отправить комментарий